Муха Джордж Ланжелен Французкий писатель. Родился в 1908 г. Литературную карьеру начал с журналистики. Большой успех принесли ему репортажи в защиту Испанской республики. После войны стал профессиональным писателем, издал несколько криминальных романов. Всеобщее признание принесли ему НФ новеллы, которые поставили его в ряд с лучшими представителями этого жанра. Джордж ЛАНЖЕЛЕН МУХА Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я абсолютно спокойно спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда та позвонила мне в два часа ночи и сообщила эту новость. – По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию и приезжайте. Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе. Только опустив трубку на рычаг, я вполне осознал случившееся и похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист. Трубку снял инспектор полиции Твинкер. Он же взял на себя руководство следствием и сказал, что сейчас приедет. Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль. – Скажите, мистер Браун, на заводе есть ночной сторож? – спросил инспектор, трогая с места. – Он вам не звонил? – Да… То есть нет. Это очень странно. Должно быть, он попал на завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна. – Разве мистер Роберт Браун работал не с вами? – Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации. – А в чем они состояли? – Он почти не говорил о своей работе – это государственная тайна, но Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю лишь, что он был на пороге важнейшего открытия. Тело было распластано на рельсах, ведущих к электрическому пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота. Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне. – Как поднимают молот, мистер Браун? – Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь. Смотрите, инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск – на нуле. – Ну нуле? – переспросил инспектор. – Иными словами – на уровне пола. И кроме того, его настроили на единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара. – А постепенно нельзя поднять? – Нет. Скорость подъема не регулируется. – Так… Не могли бы вы показать, что нужно сделать? Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал черную кнопку подъема молота. Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса на удивление мягко поднялась. Я уловил приглушенный звук, с которым тело отлепилось от металла, и испытал панический страх при виде обнажившегося коричневато-красноватого месива. Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев. Анн, всегда такая уравновешенная, была объявлена невменяемой, и процесса не состоялось. Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично справляется с гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что он сам лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась. Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и показал, что молот ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой операции возвращавшаяся к нулю, подтверждала, что механизм был настроен на два удара. Однако невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз. Инспекторы Министерства авиации сообщили инспектору Твинкеру, что брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги. Судебные экспертизы обнаружили, что у Боба в момент кончины была забинтована голова – Твинкер показал мне тряпку, в которой я не мог не узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории. Анн поместили в клинику Бредморского института, где содержат психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал к себе. Я навещал ее каждую субботу. Два-три раза со мной ездил в клинику инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но нам ни разу не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко всему. Иногда она вышивала, но ее излюбленным занятием сделалась ловля мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю. У Анн был один-единственный срыв – скорее нервный, нежели психический, когда она увидела, как санитарка убила перед ней муху. Для того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий. Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним дружелюбно, но не проявляла никакой привязанности. В день, когда у Анн был припадок из-за мухи, ко мне заглянул инспектор Твинкер. – Я убежден, что в этом ключ к разгадке. – Не вижу ни малейшей связи. – Что бы ни говорили доктора, я уверен, что миссис Браун в полном рассудке. Даже когда она рассматривает мух. – Тогда чем вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну? – Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она его даже ненавидит. – Не понимаю. – Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух? – Пожалуй. И все же я ничего не понимаю. – Я тоже, мистер Браун. И боюсь, что, пока миссис Браун не выздоровеет, мы так ничего и не узнаем. – Врачи говорят – надежды нет… – Ваш брат не проводил экспериментов с мухами? – Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации? – Спрашивал. Они подняли меня на смех. – Дядя Артур, а мухи долго живут? Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с ним долго молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного к чайнику «Таймса». Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие вопросы, которые ставили взрослых в тупик. Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по коже прошел – вспомнились слова инспектора. – Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь? – Потому что я видел муху, которую тогда искала мама. – Мама искала муху?! – Да. Муха, конечно, подросла, но я ее все равно узнал. – Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка? – На вашем письменном столе. Голова у нее не черная, а белая, и лапка тоже не такая. – Когда ты в первый раз увидел эту муху? – В тот день, когда уехал папа. Она была в его комнате, и я ее поймал. Потом прибежала мама и велела ее выпустить. А потом опять приказала поймать. – Она наверняка уже умерла, – проговорил я, вставая из-за стола и не спеша направляясь к кабинету. Но закрыв за собою дверь, я одним прыжком очутился у письменного стола. Мухи на нем не было. Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора о том, что смерть моего брата каким-то образом связана с мухами, потрясли меня до самой глубины души. Я впервые задал себе вопрос: так ли безумна моя невестка? Если необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным и ужасным ни казался он, был приемлем, то при мысли, что невестка, находясь в здравом рассудке, смогла так жестоко убить собственного мужа – при этой мысли меня прошибал холодный пот. Что могло послужить причиной чудовищного преступления? Я припомнил все беседы Анн с инспектором Твинкером. Он ей задал сотни самых разнообразных вопросов. Анн вразумительно ответила на все, касающиеся ее жизни с мужем. Но были вопросы, на которые она всегда реагировала одинаково: – На этот вопрос я не могу ответить, – спокойно и просто говорила она. Она окружила себя стеной, которую инспектор не сумел пробить. Тщетно пытался он менять темы разговора, задавать вопросы, не имеющие отношения к несчастью. Анн отвечала любезно и спокойно, не проявляя признаков нервозности. Но как только инспектор пробовал заговорить с ней о несчастном случае, он натыкался на непробиваемую стену: «На этот вопрос я не могу ответить». Инспектор уловил в ее ответах лишь одну-единственную ложь. Анн утверждала, что привела молот в движение только раз, тогда как ночной сторож слышал два удара и счетчик показывал цифру два. Инспектор Твинкер не раз пытался использовать эту ее ошибку для того, чтобы разрушить несокрушимую стену молчания. Но Анн однажды невозмутимо заткнула и эту единственную щель. – Да, – проронила она. – Я солгала, но почему, не могу сказать. – Это ваша единственная ложь? – в упор посмотрел на нее инспектор в надежде повергнуть женщину в смятение и взять инициативу в свои руки. Но вместо привычного ответа услыхал короткое: – Да. Первая и последняя. Анн, понял он, тщательно заделала единственную щель в своей стене. В душе у меня поднималось чувство отвращения и даже ненависти к невестке: если она не безумна, как мы думаем, значит, она ловко притворяется безумной, чтобы избежать заслуженного наказания. Да, инспектор, пожалуй, прав: мухи как-то связаны с трагическим событием, если только, конечно, и они не помогают ей симулировать безумие. Но как объяснить пассивность жертвы? Мой брат был из тех ученых, которые придерживаются принципа «Семь раз примерь – один раз отрежь». Не признавал интуиции и гениев. Не был похож на рассеянного профессора, разгуливающего под дождем с закрытым зонтиком в руках. Он вел себя совсем обыкновенно, обожал животных и детей и без колебаний бросал работу, чтобы пойти с соседскими ребятами в цирк. Игры предпочитал логические, точные: биллиард, теннис, шахматы, бридж. Чем же тогда объяснить его смерть? Зачем он полез под молот? О пари для проверки смелости не могло быть и речи – брат никогда не заключал пари и частенько смеялся над людьми, которые этим занимались. С риском вызвать неудовольствие знакомых он утверждал, что пари – это сделка между глупцом и вором. Оставалось два предположения: или он внезапно сошел с ума, или у него были какие-то причины просить свою жену убить его таким необычным способом. Я долго ломал себе голову и решил не сообщать инспектору о нашем странном разговоре с Гарри, а самому побеседовать с Анн. Была суббота, приемный день. Анн мгновенно спустилась в холл – должно быть, ждала меня. Пока я думал, с чего начать этот тягостный разговор и как перейти к трагическому случаю, Анн заговорила первая. – Артур, я хочу задать вам вопрос. – Я вас слушаю, Анн. Пожалуйста. – Как долго живут мухи? В смятении вскинув на нее глаза, я чуть было не проговорился, что сын ее несколько часов назад задал мне тот же самый вопрос, но вовремя прикусил язык. Мне пришло в голову использовать этот факт для того, чтобы, наконец, пробить ее сознательную или подсознательную оборону. Не спуская с невестки глаз, я ответил. – Точно не знаю… Но муха, которую вы ищете, Анн, была вечером в моем кабинете. Удар, видно, пришелся в цель. Анн резко повернула голову. Рот ее исказился в безмолвном крике, широко раскрытые глаза кричали. Я успел придать себе равнодушный вид. Преимущество, которое, я чувствовал, было сейчас на моей стороне, я мог удержать, лишь сделав вид, что мне уже все известно. – Вы убили ее? – прошептала она. – Нет. – Но вы ее поймали! – вскинула она голову – Она у вас! Дайте ее мне. – Нет, у меня ее нет с собою. – Но вы ведь догадались, правда? – Ни о чем я не догадался, Анн. Знаю только, что вы здоровы. Вы или должны мне все сказать, чтобы вместе решить, что делать, или… – Или что, Артур? – Или инспектор Твинкер получит муху в течение двадцати четырех часов. Невестка долго сидела неподвижно, уставясь взглядом на кисти тонких рук, бессильно лежавших на коленях. Потом промолвила, не поднимая глаз: – Если я все расскажу, вы обещаете, ничего не предпринимая, уничтожить муху? – Нет, Анн. Пока я ничего не знаю, я ничего не могу обещать. – Артур! Поймите, я обещала Бобу, что эта муха будет уничтожена. Я обязана выполнить обещание. До этого я ничего не могу сказать. Анн взяла себя в руки, и я почувствовал, что вновь тону в трясине безысходности. Отчаявшись, я бросил наобум: – Анн! Вам должно быть ясно, что с того момента, как муху исследуют в лаборатории полиции, у них будут доказательства того, что вы здоровы. И тогда… – Нет, Артур! Умоляю вас не делать этого ради Гарри… – Тогда расскажите мне все, Анн. Поймите – это в интересах Гарри. Так я сумею лучше защитить его. – От кого его защищать? Неужели вы не понимаете, что если я здесь, в сумасшедшем доме, то только в интересах сына: он не должен знать, что его мать приговорили к смертной казни за убийство его отца. – Анн, интересы вашего сына так же дороги мне, как вам. Клянусь, если вы расскажете подробности, я сделаю все от меня зависящее, чтобы уберечь и защитить его! Но если вы откажетесь говорить, муха попадет к инспектору. – Но зачем вам это нужно знать? – подняла она на меня глаза, в которых застыла ненависть. – Анн! Послушайте! Речь идет о судьбе вашего сына. – Идемте! У меня готов рассказ о смерти моего несчастного Боба. Анн поднялась к себе и тотчас же вернулась с пухлым желтым конвертом в руках. Протянув его мне, она вышла из холла, не попрощавшись. Только дома я увидел надпись: «Тому, кому это полагается по праву Инспектору Твинкеру, наверное». Налив себе чашку чая, я пробежал глазами первую страницу: «Это не исповедь, так как я, хоть и убила собственного мужа, чего, кстати, никогда не скрывала, преступницей себя не считаю. Я исполнила его волю, его последнее желание». Забыв про чай, я перевернул страницу. «Незадолго до смерти муж познакомил меня со своими опытами. Он был уверен, что эксперты Министерства запретят эти опыты как вредные и все же, прежде чем познакомить их с сутью своих исследований, добивался положительного результата. Радио и телевидение передают на расстояние звук и зрительные образы. Боб же утверждал, что изобрел способ передачи на расстояние материи. Материя, т. е. плотное тело, помещенное в специальный передаточный аппарат, моментально дезинтегрируется и так же мгновенно реинтегрируется в другом – приемном аппарате. Сам Боб считал это открытие самым важным со времен изобретения колеса. Он полагал, что передача материи на расстояние посредством мгновенной дезинтеграции-реинтеграции означает революцию в человеческой истории. Это помогло бы разрешить проблему транспортировки на большие расстояния не только товаров и, в первую очередь, скоропортящихся продуктов, но и людей. Он, ученый-практик, никогда не предававшийся мечтаниям, видел уже время, когда у людей отпадет потребность в поездах, самолетах, автомобилях, железных дорогах и шоссе. На смену им придут приемно-передаточные станции в различных уголках земли. Пассажиры и товары, предназначенные для отправки, будут дезинтегрироваться на передаточных станциях, а затем моментально реинтегрироваться в нужной точке земного шара. Вначале у мужа были трудности. Его передаточный аппарат отделяла от приемного одна стена. Первый его успешный опыт был проделан с обыкновенной пепельницей, которую мы привезли из путешествия по Франции. Я сначала ничего не поняла, когда он с торжествующим видом принес и показал мне пепельницу. – Анн! Взгляни! Эта пепельница была полностью дезинтегрирована за одну десятимиллионную секунды. На миг она перестала существовать! Только ее атомы со скоростью света неслись к другому аппарату. Спустя мгновение атомы соединились вновь и образовали эту пепельницу. – Боб! Прошу тебя! Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь? Объясни! Тогда он впервые приоткрыл передо мной некоторые подробности своих исследований и, так как я сначала ничего не понимала, набросал для меня чертежи, сопроводив их цифрами. И все же я очень долго ничего не могла уразуметь. – Прости, Анн! – засмеялся он, увидев, что я начинаю что-то улавливать. – Помнишь, однажды я прочел статью о таинственном случае в Индии, когда камни проникли в дома при закрытых окнах и дверях. – Как же, отлично помню! Профессор Доунинг, который провел у нас уик-энд, сказал, что если это не шарлатанство, то подобный случай можно объяснить дезинтеграцией камней снаружи и их реинтеграцией внутри домов. – Вот именно! И помнишь, он добавил: «Если только это явление не произошло в результате частичной дезинтеграции стены, через которую проникли камни». – Да. И все же я ничего не понимаю. Почему дезинтегрированные камни могут свободно проходить через стену? – Это вполне возможно, Анн. Атомы, составляющие материю, не прикасаются друг к другу – их разделяют огромные пространства. – Огромные пространства, ты говоришь?! – Пространства между атомами относительно огромны, т. е. огромны по сравнению с самими атомами. Ты, например, весишь около пятидесяти килограммов при росте 1 метр 55 сантиметров. Если все атомы, из которых ты составлена, вдруг вплотную прижмутся друг к другу, в тебе останется пятьдесят килограммов, но ты будешь с булавочную головку. Пепельницу, которая весит две унции, с трудом удастся разглядеть в микроскоп, если составляющие ее атомы сольются в одну массу. Дезинтегрированная пепельница легко пройдет через любое не прозрачное и твердое тело – например, через тебя, так как ее разъединенные атомы в состоянии без труда пройти через твои разреженные атомы. – Значит, ты дезинтегрировал эту пепельницу и, пропустив через другое тело, реинтегрировал ее вновь? – Совершенно верно! Через стену, разделяющую передаточный и приемный аппараты. – Но это же прекрасно, Боб! Надеюсь, со мной ты так не поступишь? Я очень боюсь выйти из аппарата такой же, как эта пепельница. – Что ты имеешь в виду, Анн? – Помнишь, что было написано на пепельнице? – Помню, конечно. «Made in France». Надпись эта должна остаться. – Она осталась, но посмотри на нее, Боб! Он с улыбкой взял у меня пепельницу, но, перевернув, побледнел, и улыбка сползла с его лица. Это окончательно убедило меня в том, что ему и вправду удалось проделать этот странный опыт с пепельницей. Надпись на обратной стороне сохранилась, но читалась задом наперед. – Это ужасно! – буркнул он и помчался в лабораторию, откуда вышел лишь на другое утро. Спустя три дня у Боба произошла новая неприятность, которая на несколько недель повергла его в дурное расположение духа. Прижатый мною к стене, он признался, что его первый опыт, проделанный с живым существом, кончился неудачей. – Боб, ты проделал его с Данделло, да? – Да, – виновато вымолвил он. – Данделло великолепно дезинтегрировался, но реинтеграции не получилось. – И что же? – Данделло больше нет. Есть только атомы Данделло, летающие бог весть где. Данделло был беленьким котенком. Но однажды он у нас исчез. Теперь-то я узнала, что с ним приключилось! После серии безуспешных опытов и многочисленных бессонных ночей Боб сообщил мне наконец, что аппарат работает отлично, и пригласил присутствовать при опыте. Я поставила на поднос два бокала и бутылку шампанского, чтобы отпраздновать победу, так как знала, что Боб не позвал бы меня зря: раз он демонстрирует открытие, значит, оно действительно удалось. – Чудесная идея! – улыбнулся он, беря у меня из рук поднос. – Выпьем реинтегрированного шампанского! – Надеюсь, оно будет таким же вкусным, Боб? – Конечно! Вот увидишь, Анн. Он открыл дверцу переоборудованной телефонной кабины. – Это передаточный аппарат, – пояснил он, ставя поднос на табуретку внутри кабины. Захлопнув дверцу, он протянул мне темные очки и осторожно подвел к стеклу. Затем он тоже надел защитные очки, нажал подряд несколько кнопок, и я услышала приглушенный гул электрического мотора. – Ты готова? – Он погасил лампу и щелкнул выключателем, отчего в кабине вспыхнул фантастический голубоватый свет. – Тогда смотри в оба! Он нажал какой-то рычаг, и лаборатория осветилась нестерпимым оранжевым сиянием. Внутри кабины я успела рассмотреть нечто вроде огненного шара, который с треском улетучился. Ощутив лицом внезапное тепло, я спустя мгновение различала только пляшущие черные круги с зеленым ободком, как это бывает, когда поглядишь на солнце. – Можешь снимать очки. Конец! Театральным жестом Боб открыл дверцу передаточной кабины, и, хотя я была готова, у меня захватило дух, когда я увидела, что табуретка, поднос, бокалы и бутылка шампанского начисто исчезли. Боб торжественно повел меня в соседнюю комнату, где стояла точно такая же кабина, и, открыв дверцу, триумфальным жестом вынул оттуда поднос с шампанским, которое тут же поспешил открыть. Пробка весело полетела в потолок, и шампанское заискрилось в бокалах. – Ты уверен, что это можно пить? – Абсолютно, – ответил он, протягивая мне бокал. – А теперь мы проделаем с тобой еще один опыт. Хочешь? Мы снова перешли в зал с передаточным аппаратом. – О, Боб! Вспомни о Данделло! – Данделло лишь подопытное животное, Анн. Но я уверен – неприятностей не будет. Он открыл дверцу и пустил на металлический пол кабины маленькую морскую свинку. Снова раздалось гудение мотора и вспыхнула молния, но на этот раз я сама поспешила в другую комнату. Сквозь стекло приемной кабины я увидела морскую свинку, которая как ни в чем не бывало бегала из угла в угол. – Боб! Все в порядке! Опыт удался. – Наберись терпения, Анн. Это покажет будущее. – Но свинка жива-здорова, Боб! – Так-то так, но для того, чтобы узнать, не повреждены ли внутренние органы, нужно выждать время, Анн. Если через месяц все будет в порядке, мы сможем предпринять с тобой серию новых опытов. Этот месяц показался мне целой вечностью. Каждый день я ходила посмотреть на реинтегрированную морскую свинку. Чувствовала она себя отлично. По истечении месяца Боб поместил в передаточную кабину нашу собаку Пиколса. За три часа он десятки раз был разложен и восстановлен. Выскакивая из приемной кабины, пес с лаем несся к передаточному аппарату, чтобы повторить опыт. Я ожидала, что Боб пригласит некоторых ученых и специалистов из Министерства авиации, чтобы доложить им, как всегда, результаты своих исследований. Но Боб не спешил с обнародованием изобретения. Я спросила почему. – Видишь ли, дорогая, это открытие слишком важно для того, чтобы взять и просто сообщить о нем. Есть некоторые фазы операции, которых я сам до сих пор не понимаю. Предстоит работать и работать. Мне не приходило в голову, что он может подвергнуть опыту самого себя. Только когда произошло несчастье, я узнала, что в передаточной кабине смонтирован второй командный пульт. В тот день, когда Боб проделал этот опыт, он не пришел к обеду. На двери его лаборатории была приколота кнопками записка: «Прошу не мешать. Работаю». Чуть позднее, перед самым обедом, ко мне прибежал Гарри и похвастался, что поймал муху с белой головой. Я, даже не взглянув на муху, велела немедленно отпустить ее. Боб не вышел и к послеобеденному чаю. С ужином повторилось то же. Томимая смутным беспокойством, я постучала в дверь и позвала его. Слышно было, как он ходил по комнате. Спустя немного времени Боб подсунул под дверь записку. Я развернула ее и прочла: «Анн! У меня большая неприятность. Уложи Гарри и возвращайся через час». Напрасно я стучала в дверь и кричала – Боб не открыл мне. Услышав стук пишущей машинки, я, немного успокоенная, пошла домой. Уложив Гарри, я вернулась назад и нашла новую записку, которая была подсунута под дверь. С ужасом прочла я: «Анн! Я рассчитываю на твою твердость – ты одна можешь мне помочь. Меня постигло огромное несчастье. Жизнь моя сейчас вне опасности, но это вопрос жизни и смерти. Я не могу говорить – поэтому кричать или задавать вопросы бесполезно. Делай то, что я тебе скажу. В знак согласия постучи три раза и принеси мне кружку молока с ромом. Я не ел со вчерашнего дня и ужасно проголодался. Рассчитываю на тебя. Боб». Трясущейся рукой постучала я три раза и побежала домой за молоком. Вернувшись, обнаружила новую записку: «Анн! Очень прошу тебя – в точности выполняй мои инструкции! Когда ты постучишь, я открою дверь. Поставь кружку с молоком на стол и, не задавая мне вопросов, сразу же иди в другую комнату, где стоит приемная кабина. Осмотри все уголки. Постарайся любой ценой найти муху, которая должна быть там. Я искал ее, но напрасно. К несчастью, сам я сейчас с трудом различаю мелкие предметы. Но сначала ты должна поклясться, что в точности выполнишь мои просьбы и, главное, не попытаешься меня увидеть. Спорить тут нечего: три удара в дверь, и я буду знать, что ты готова слепо подчиниться мне. Жизнь моя зависит от той помощи, которую ты мне сумеешь оказать». Сердце гулко колотилось у меня в груди. Стараясь справиться с волнением, я трижды постучала в дверь. Боб – я слышала – подошел к двери и скинул с нее крючок. Войдя в кабинет с кружкой молока, я почувствовала, что Боб притаился за открытой дверью. Борясь с желанием обернуться, я произнесла подчеркнуто спокойно: – Можешь рассчитывать на меня, дорогой. Поставив кружку с молоком на стол, рядом с единственной горевшей лампой, я пошла в другое помещение, которое было ярко освещено. Здесь все было перевернуто вверх дном: папки и разбитые пузырьки валялись среди опрокинутых стульев и табуреток. От большой эмалированной ванны, где догорали какие-то бумаги, исходил резкий, неприятный запах. Я знала, что мухи не найду: интуиция подсказывала мне, что интересовавшая Боба муха – это та самая, которую поймал, а затем выпустил сын. Я слышала, как Боб в соседней комнате подошел к своему письменному столу. Затем раздалось громкое хлюпанье, словно ему было неудобно пить. – Боб, я не вижу никакой мухи. Может, ты дашь другие инструкции? Если ты не в состоянии говорить, постучи по крышке стола: один удар я пойму как «да» и два удара – как «нет». Я старалась говорить спокойно и, услыхав двукратный стук, призвала на помощь всю свою волю, чтобы не разрыдаться. – Можно мне войти к тебе в комнату? Я не знаю, что произошло, но что бы ни случилось, я буду мужественной. Наступила напряженная пауза. Боб стукнул раз по письменному столу. В двери, соединяющей помещения, я застыла от неожиданности: Боб сидел за письменным столом, накинув на голову золотистую скатерть, сдернутую со столика, стоявшего в углу, где Боб имел обыкновение обедать, когда ему не хотелось прерывать эксперимент. – Боб, мы поищем ее завтра утром. А тебе необходимо прилечь. Хочешь, я отведу тебя в гостиную и позабочусь, чтобы тебя никто не видел? Из-под скатерти, спускавшейся ему до талии, показалась левая рука: Боб дважды ударил по столу. – Может, пригласить к тебе врача? – Нет! – простучал он. – Хочешь, я позвоню профессору Муру? Может, он будет тебе полезен? Боб быстро ответил «нет». Я не знала, что предпринять, что предложить ему. В голове у меня все время вертелась навязчивая мысль. – Гарри поймал сегодня муху, но я велела выпустить ее. Может, это та, которую ты ищешь? У нее белая голова… У Боба вырвался хриплый вздох, в котором улавливалось что-то металлическое. И в этот миг, чтобы не закричать, я до боли прикусила губу. Он сделал движение, правая его рука повисла вдоль тела, и из рукава высунулась вместо кисти и ладони сероватая палка со странными крючками. – Боб! Дорогой! Объясни, что произошло. Если я буду в курсе дела, мне, может, удастся тебе помочь. Нет, Боб! Это чудовищно! – тщетно пыталась я подавить рыдания. Из-под скатерти показалась левая рука, дважды стукнула по письменному столу и приказала мне удалиться. Боб запер дверь на крючок, и я рухнула наземь в коридоре. До меня доносились его шаги, а затем стук пишущей машинки. Спустя немного времени под дверью появился новый листок: «Приходи завтра, Анн. Я все объясню тебе. Прими снотворное и постарайся выспаться. Мне понадобится вся твоя энергия. Боб». Разбудили меня бившие в глаза яркие солнечные лучи. Часы показывали семь. Я вскочила, как сумасшедшая. Всю ночь я проспала без снов, словно на дне какой-то ямы. Поплескав на себя водой, я поспешила в кухню, приготовила на глазах у изумленной прислуги поднос с чаем и поджаренным хлебом и помчалась в лабораторию. Боб отворил мне на этот раз не мешкая и сразу закрыл за мною дверь. На голове у него, как и вчера, была все та же золотистая скатерть. На письменном столе, куда я поставила поднос, меня уже ожидал листок. Боб отошел к двери соседней комнаты – по-видимому, хотел остаться один. Я ушла с листком в другое помещение и, пробегая машинописный текст, слышала, как Боб наливает чай. «Ты помнишь, что случилось с нашей пепельницей? Со мной произошло примерно то же, только куда серьезней. В первый раз я дезинтегрировал и реинтегрировал себя успешно. А во время второго опыта в передаточную кабину проникла муха. Единственная моя надежда – найти ее и снова повторить эксперимент. Ищи как следует. В противном случае я найду способ исчезнуть без следа». Я похолодела, представив его лицо вроде перевернутой надписи на пепельнице: с глазами на месте рта или ушей. Но я должна была сохранить самообладание для того, чтобы спасти его. И, в первую очередь, любой ценой отыскать злосчастную муху. – Боб, разреши мне войти к тебе. Он отворил дверь. – Боб! Не отчаивайся. Я ее найду. Она уже не в в лаборатории, но далеко улететь не могла. У тебя – догадываюсь – обезображенное лицо, но как ты смеешь говорить об исчезновении? Я этого никогда не допущу! Если понадобится, позову профессора Мура и других ученых. И мы обязательно спасем тебя. Он с силой ударил по столу. Из-под скатерти, покрывавшей голову, донесся хриплый металлический вздох. – Боб, не сердись! Прошу тебя. Обещаю ничего не делать без спросу. Покажи мне твое лицо! Я не испугаюсь, вот увидишь! Я же твоя жена! Боб в ярости простучал «нет» и сделал мне знак уйти. Никогда, до самой кончины, не забуду я этого дня, этой страшной охоты за мухами. Я все перевернула вверх дном. Слуг тоже включила в поиски. Хоть я и объяснила им, что ищу подопытную муху, улетевшую из лаборатории, которую надо любой ценой поймать, они смотрели на меня как на сумасшедшую. Именно это и спасло меня от позора смертной казни за убийство. Я подробно расспросила Гарри. Ребенок не сразу понял, о чем речь. Я схватила его за шиворот, и он заплакал. Необходимо, поняла я, вооружиться терпением. Да, вспомнил мальчик наконец, муха была в кухне на подоконнике, но он ее выпустил, как я приказала. В этот день я поймала сотни мух. Везде – на подоконниках и в саду я расставила блюдца с молоком, вареньем и сахаром. Ни одна из пойманных мух не отвечала описанию Гарри. Напрасно я рассматривала их в лупу: они были похожи как две капли воды. В обед я отнесла мужу молока и картофельное пюре. – Если мы до вечера не отыщем муху, надо будет подумать, что делать, Боб. Вот что я предлагаю. Я устроюсь в соседней комнате. Когда ты не сможешь отвечать «да» и «нет» условным сигналом, ты будешь печатать ответы на машинке и подсовывать их под дверь. «Да», – простучал Боб. Тем временем наступила ночь, а мухи мы так и не нашли. Перед тем, как отправиться к Бобу с ужином, я помедлила перед телефоном. У меня не оставалось сомнений – для Боба это действительно был вопрос жизни и смерти. Достанет ли у меня сил для того, чтобы противостоять его воле и помешать покончить с собой? Боб, я знала, никогда мне не простит, что я нарушила обещание, но лучше уж вызвать его гнев, чем быть пассивной свидетельницей его исчезновения. Поэтому я решилась и трясущейся рукой набрала номер профессора Мура, его ближайшего приятеля. – Профессора Мура нет. Он возвратится лишьк концу недели, – любезно ответил чей-то безразличный голос. Ну, что ж, в таком случае мне самой предстоит бороться за мужа. Бороться и спасти его. Входя к Бобу в лабораторию, я была почти спокойна. Как мы и уговорились, я устроилась в соседней комнате, чтобы начать мучительный разговор, который, как мне думалось, должен был затянуться до глубокой ночи. – Боб! Ты не можешь мне сказать, что именно про изошло? В ответ послышался стук машинки, и спустя несколько минут Боб сунул под дверь записку. «Анн! Я предпочитаю, чтобы ты запомнила меня таким, каким я был. Мне придется себя уничтожить. Я долго размышлял и вижу лишь один надежный способ, причем тебе надо будет мне помочь. Сначала я думал о простой дезинтеграции посредством моей аппаратуры, но этого делать никак нельзя: я рискую в один прекрасный день быть реинтегрированным другим ученым, а этого не должно случиться». Читая записку, я подумала: «Может быть, Боб сошел с ума?» – Какой бы способ ты ни предлагал, я никогда не соглашусь с самоубийством. Пусть твой опыт кончился ужасно, но ты человек, мыслящее существо, у которого есть душа. Ты не имеешь права уничтожить себя. Ответ был немедленно написан на машинке. «Я жив, но я уже не человек. Что касается моего разума, то я могу потерять его в любой момент. А душа не может существовать без разума». – В таком случае с твоими опытами должны познакомиться твои коллеги! Два гневных удара в дверь заставили меня вздрогнуть. – Боб, почему ты отвергаешь помощь, которую люди, я уверена, окажут тебе от всего сердца? Боб бешено заколотил в дверь: настаивать было бесполезно. Тогда я стала говорить ему о себе, о сыне, о его родных. Он даже не ответил. Я уже не знала, что придумать, что бы такое ему сказать. Исчерпав все аргументы, я спросила: – Ты слышишь меня, Боб? Последовал однократный удар, на этот раз мягче и спокойней. – Ты упоминал о пепельнице, Боб. Как тебе кажется, если б ты снова дезинтегрировал и реинтегрировал ее, буквы встали бы на свое место? Через пять-дссять минут от сунул под дверь записку. «Понимаю, что ты хочешь сказать. Я тоже об этом думал – поэтому мне необходима муха. Она должна быть со мной в кабине – иначе никакой надежды нет». – Попробуй все-таки. Никогда нельзя быть уверенным до конца. «Уже пробовал», – написал он. – Попробуй еще разок! Через минуту я читала: «Восхищен очаровательной женской логикой. Пробовать можно сто семь лет… Но чтобы доставить тебе удовольствие – по всей вероятности, последнее – попробую еще раз». Было слышно, как он передвигает вещи, открывает и закрывает дверцу передаточной кабины. Через мгновение, показавшееся мне вечностью, раздался ужасающий треск, и веки мои словно озарило молнией. Я обернулась назад. Боб со скатертью на голове вышел из приемной кабины. – Что-нибудь изменилось? – спросила я, касаясь его руки. Он отпрянул, споткнулся о табуретку и, не удержав равновесия, упал. При этом золотистая плюшевая скатерть сползла с его головы. Никогда не забыть мне того, что открылось моему взору. Чтобы подавить невольный крик, я до крови прикусила руку, но все же продолжала пронзительно кричать. Мне не справиться с этим криком, понимала я, до тех пор, пока я не сумею закрыть глаза, отвести от него взгляд. Чудовище, в которое превратился муж, торопливо накрыло голову и ощупью двинулось к двери. Я закрыла наконец глаза. До самой смерти не забуду я этой отталкивающей картины, этой белой косматой головы со сплющенным черепом, кошачьими ушами и глазами величиной с тарелку, покрытыми коричневыми пластинками. Его трясущаяся розовая морда тоже походила на кошачью, а вместо рта был вертикальный разрез, поросший длинными рыжеватыми волосами. Оттуда торчало нечто вроде хобота, длинного и волосатого, по форме напоминавшего трубу. Я, наверное, потеряла сознание, потому что, придя в себя, увидела, что лежу на каменном полу, повернув голову к двери, из-за которой доносился стук пишущей машинки. У меня жестоко болело горло: я, должно быть, сорвала голосовые связки. Но вот стук машинки прекратился, и под дверью появился лист. Дрожа от отвращения, я взяла его кончиками пальцев и прочла: «Теперь ты, надеюсь, поняла. Эта последняя попытка принесла новое бедствие. Ты, по-видимому, узнала часть головы Данделло. До этого превращения у меня была голова мухи. Теперь от мухи остались лишь голова и рот, а остальное восполнилось частичной реинтеграцией головы исчезнувшего котенка. Теперь ты понимаешь, наконец, Анн? Мне необходимо исчезнуть. Стукни три раза в знак согласия, и я тебе объясню, что делать». Да, он был, безусловно, прав – ему следовало навсегда исчезнуть. Я сознавала, что не должна предлагать ему новых опытов, что каждая попытка может привести к еще более страшным изменениям. Я подошла к двери, открыла рот, но мое воспаленное горло не сумело издать ни звука. Тогда я три раза постучала, как он просил. Об остальном нетрудно догадаться. Он изложил на бумаге план, и я одобрила его. Дрожа, с пылающей головой, я последовала за ним в цех. В руках я сжимала подробную инструкцию о том, как пользоваться молотом. Подойдя к электрическому молоту, он еще раз обмотал свою голову и, не оглянувшись, не махнув рукой, лег на землю так, чтобы голова оказалась точно под молотом. Дальнейшее было не так уж страшно: я помогла уйти из жизни не мужу, а какому-то чудовищу. Мой Боб исчез уже давно. Я только выполняла его желание. Глядя на тело, я нажала красную кнопку спуска. Бесшумно, но не так уж быстро, как я думала, металлическая масса опустилась вниз. К глухому звуку удара о землю примешался сухой хруст. Тело моего… чудовища, содрогнувшись раз, больше уже не шевелилось. Я подошла к нему и лишь тогда заметила, что правая рука – рука мухи под молот не попала. С трудом преодолевая отвращение, стуча зубами и всхлипывая от страха, я переместила сухую руку, оказавшуюся необычайно легкой. Потом я вторично опустила молот и стремглав выбежала из цеха. Остальное вам уже известно. Поступайте, как сочтете нужным». На другой день инспектор Твинкер зашел ко мне на чашку чая. – Я только что узнал о смерти миссис Браун, и так как я занимался вашим братом, мне поручили и это дело. – И к какому выводу вы пришли? – У доктора мет никаких сомнений. Леди Браун приняла цианистый калий. – Пойдемте ко мне в кабинет, инспектор. Я дам вам прочесть любопытный документ. Пока я курил трубку у камина, Твинкер, сидя за письменным столом, серьезно и внешне невозмутимо читал «исповедь» моей невестки. Закончив, он аккуратно сложил листки и протянул их мне. – Что вы об этом думаете? – поинтересовался я, бросая листы в огонь. Инспектор ответил мне не сразу. Выждав, пока пламя поглотит листки, он сказал, глядя на меня в упор своими прозрачными светлыми глазами: – По-моему, это окончательно доказывает, что леди Браун была безумна. – Без сомнения, – закуривая трубку, кивнул я. Мы помолчали, глядя на огонь. – Странная со мной вещь произошла, инспектор. Пошел я на кладбище, на могилу брата. Там никого не было. – Я там был, но решил вам не мешать. – Вы меня видели? – Да, я видел, как вы закапывали спичечный коробок. – Знаете, что и нем было, инспектор? – Надо полагать, муха? – Я нашел ее утром в саду. Несчастная запуталась в паутине. – Она была мертвая? – Не совсем. Но я ее тут же прикончил камнем. Голова у нее была белой-белой.